«Пришла в сорок первом беда, и лишь в сорок пятом — победа»

Восемнадцатый год шёл белорусскому парнишке Василию Ермолинскому, когда ворвалось на советскую землю это чудище — германский фашизм. Война… Война, о которой, как стало известно много позже, говорили в высоких кабинетах, но, как и всякое стихийное бедствие, нагрянула вероломно, неожиданно — вдруг, застав народ врасплох. В те жаркие летние месяцы 41-го года её тяжкая мрачная чёрная махина навалилась на всю нашу страну и не отпускала до победной весны 45-го. А уж как жестоко терзала эта махина несчастную белорусскую землю с самых первых часов военного ненастья…
И какими же запомнились Василию лето 41-го, да и вся теперь такая далёкая во времени война, ставшая Великой, Отечественной? Об этом   наша беседа с ветераном.
- Самые первые и в то же время самые тяжёлые воспоминания, — начинает Василий Петрович своё повествование, — это начало войны, её первые недели и месяцы. В июле, буквально через несколько недель после фашистского нападения, пошли через наши края отступавшие от самой границы советские воины. Впечатления при их виде были очень тяжёлыми, потому что мы, сельские жители, мирные люди, видели, в каком состоянии находились наши отступавшие части: бойцы шли небольшими группами, беспорядочно, без тяжелых орудий и снаряжения, измотанные и измученные, конечно, голодные, многие раненные или контуженные. О том, что эти мужчины пережили за первые военные дни и ночи, мы не могли даже догадываться. В то время у нас было такое ощущение, что Красная Армия проиграла, и что мы никогда уже не одолеем этого страшного врага.
- Представляю, как всё это жутко выглядело, а ведь с запада, от границы, надвигалась на страну всей своей мощью и сама гитлеровская армада. И каково же было вам, простым жителям!
- Да, видеть такое нам было невыносимо. Но потом, уже под Могилёвом, а это в полутысяче километров от границы, наши остановились, в районе Витебска немца наконец задержали и дали как следует «прикурить». Были упорные бои, до нас доходили слухи об этом. В конце июля оказались немецкие части в наших Комаровичах, это — в Гомельской области, и так получилось, что с одного края деревни ещё стояли в обороне красноармейцы, всего где-то около батальона бойцов, почти безоружных, с винтовочками, а с другой стороны уже входили немцы. Силы, конечно, были неравные, и остатки оборонявшихся ушли в леса. Ну и начали у нас хозяйничать немцы — а начали с того, что спалили больницу и часть села. Запретили радио, и долгое время мы слыхом не слыхивали, что там происходит за линией фронта и в стране. Выживали люди как придётся. Наша партийная организация ушла в подполье и в 42-м году организовала в районе партизанское движение.
- Вся моя семья, как и почти все другие односельчане, — продолжает Василий Петрович, — была на стороне партизан, которым жители помогали всегда и во всём: одевали-обували, кормили, выхаживали раненых и больных, переправляли собранное в округе оружие, которое оставалось после отступления красноармейцев. Делали всё это даже под угрозой расстрела за сотрудничество с партизанами, ведь все они — наши же люди, и все они боролись с врагом, чтобы он убрался с нашей земли туда, откуда пришёл. В Белоруссии, как ни тяжело жилось людям под немцем, партизанское движение было все годы оккупации очень сильным. И простые люди ничего не жалели, отдавали последнее, сами погибали, а партизан не выдавали. От голода белорусские партизаны не умирали!
Стал и Василий членом партизанского отряда через некоторое время, разведчиком. Отряд носил имя героя Гражданской войны Чапаева и по сути своей вполне соответствовал напористому и решительному характеру красного командира: проводившиеся операции были рискованными, смелыми, но зато и результативными. Поначалу поручения молодому партизану давались попроще и поблизости от села, где он проживал, но постепенно он втянулся в это нелегкое и опасное дело, участвуя в отдельных более или менее сложных операциях и достаточно продолжительных рейдах, помногу месяцев не бывая у себя дома.
Командиром отряда с 42-го года по июль 44-го, когда произошло соединение с нашим фронтом, был Александр Гиндин — человек военный, лейтенант, руководивший красноармейцами, оборонявшими эту часть Гомельской области. И отрядом партизан он руководил умело, грамотно. В том районе Гомельской области, в котором базировался и действовал отряд имени Чапаева, было несколько очень важных с военной точки зрения объектов — железнодорожные пути (на Бобруйск и Брест-Гомель — важнейшие из них), мосты и станции. По этим путям с запада на Восточный фронт бесконечной чередой шли эшелоны со снаряжением, боеприпасами, военной техникой, горючим, провиантом для немцев, наступавших в глубину нашей страны. И, конечно, железная дорога была у партизан главным объектом для уничтожения или хотя бы серьёзного повреждения.
- Мы хорошо понимали, — говорит Василий Петрович, — значение этих дорог, потому-то и была на всех путях развёрнута настоящая война против оккупантов. Знали это и немцы, поэтому по обочинам вдоль железнодорожного полотна через каждые 250-500 метров и у каждой станции понастроили доты, в которых устанавливались по четыре миномета и четыре пулемёта. Между дотами была налажена чёткая телефонная связь, в них круглосуточно находились немецкие солдаты, и перед каждым подрывом на путях нам надо было прежде всего подавить эти пулемёты и миномёты. И каждый раз мы делали это!
О нескольких больших и важных партизанских вылазках, операциях и рейдах рассказывает Василий Петрович, как мне показалось, будто бы буднично, но с такими подробностями, что понимаешь, насколько глубоко засели в нём события тех давних лет. Например, о масштабной операции в ноябре 42-го года, которую партизаны посвятили 25-й годовщине Октябрьской революции, — тогда был подорван и полностью выведен из строя мост на реке Птичь, это приток Припяти, что больше чем на две недели приостановило движение по этому участку железной дороги.
- А дело было так, — вспоминает мой собеседник. — Наша группа, человек пятьдесят, шла к месту подрыва глубокой ночью, через лес и болото. Мы все — мокрые, была уже почти зима — ноябрь, снежок и холодно, как зимой, но и сыро, как осенью. Наш проводник заблудился, и мы напоролись на немецкий дот, откуда в нас полетели трассирующие пули. Мы шарахнулись от этого дота, залегли, но потом, конечно, всё равно поднялись: надо — так надо! С нами была группа, которая и уничтожила этот дот. Под прикрытием наших ребят мы рванули к железнодорожному полотну и всё-таки взорвали этот чёртов мост. Вот тебе, фашист проклятый, получай! Сбор участников этого подрыва был в тридцати километрах от места операции, в селе, где не было немцев. В тот раз всё обошлось благополучно, но два раза мы попадали в настоящее окружение. Помню, в конце апреля 43-го  выходили с огромным трудом по настоящему морю, когда разлились в половодье реки, без боеприпасов, через штыковые атаки. Столько людей у нас тогда погибло…
- С огромной радостью, — продолжает ветеран, — мы ждали и потом встречали самолёты с большой земли. Они забирали наших тяжело раненных, а нам доставляли боеприпасы, взрывчатку, медикаменты, а самое главное — газеты и листовки, из которых мы узнавали и потом сообщали нашему населению такие желанные и долгожданные новости о положении на фронтах, о том, как освобождались наши города, какие победы были одержаны под Сталинградом и на Курской Дуге. Это было такое счастье!
- Конечно! Но зато какой ценой такие победы добывались…
- Да, в Белоруссии это очень хорошо знают — каждый четвёртый белорус не дожил до Победы, сотни деревень сожжены и уничтожены вместе с жителями. Летом 44-го года республику освободили от захватчиков, а в начале февраля того же года погибла моя мама. И узнал я об этом только после освобождения республики. Группу сельских жителей казнили за связь с партизанами, в том числе мою маму. Взрослых вместе с детьми вели, как мне рассказывали, к речке утопить, мою младшую шестилетнюю сестрёнку с другими детьми спасли партизаны, взрослых — не получилось. Я видел маму в последний раз в мае 43-го года. Тогда я заболел сыпным тифом, а в то время он был смертельным, у нас много людей поумирало от него. И меня на повозке повезли чуть живого домой. Мы по пути встретились с партизанами соседнего отряда. Их врач (он знал моих родителей) измерил у меня температуру — 41,5 градуса; дал мне одну таблеточку — больше не было. Вот мама меня и выходила, я целый месяц не поднимался с постели. Только выздоровел — снова в отряд…
- А потом, — завершает свои устные военные «мемуары» Василий Петрович Ермолинский, — в 44-м, при освобождении Белоруссии от оккупантов как все радовались, плакали от счастья и от горя, пели советские (!) песни. Так же, а может, ещё больше, мы радовались в мае 45-го — Победа!
- Но для вас война в 44-м не закончилась, вы же были призывного возраста?
- Меня оставляли на восстановлении народного хозяйства, всё же было порушено, сожжено. Но не мог я остаться — как это без меня фашиста добивать будут!
Сначала попал в пехоту, потом после учебы стал артиллеристом. Участвовал в освобождении Варшавы, Польши, войну закончил прямо под Берлином…
Смотрю: ордена и медали — боевые! Необыкновенное чувство благодарности и преклонения охватывает. Вот кому в нашей стране цены нет — участникам войны...
Мира и здоровья вам, дорогие!
Любовь ЧЕРНОГОРСКАЯ
Фото Ярославы ФИЛИППОВОЙ