Неравный бой

Дорогая редакция! Я, Вера Ефимовна Михеева, хочу обратиться к вам и рассказать о своем брате — Николае Ефимовиче Дудинове, 1924 года рождения. Дело в том, что читая вашу газету «Черноморская заря» с материалами районной Книги Памяти, меня мучает обида и не дает покоя память о Николае. Ведь мой брат был замучен фашистами за связь с партизанами.

Если написать все, то надо начать с того, что мой отец Ефим Филиппович Дудинов был по заданию Гультяева вместе с семьей поселён на место жительства на огород совхоза «Кировский», на Башкуле. Там жили пять семей. Среди них Соколовы, Смышляевы, Мельниковы, Семенцовы.

К нам приезжал на полуторке Василий Шумилов. Мой брат Николай ездил с ним в МТС. Что они делали и решали, Николай не рассказывал. Но мы хорошо знаем: они выполняли задание партизан.

Однажды ночью к нам пришел раненый партизан, которого мы, все жители, выхаживали. Потом отец привез его тоже ночью домой для того, чтобы выкупать и почистить раны, которые начали гноиться.

Мы, дети, забрались на лежанку и потихоньку наблюдали за всем. Я, средний брат Слава и младшая сестра Клава видели, как мама вымыла его и почистила раны. При обработке ран из них вытащили две пули. А ранним утром партизана отвезли опять в поле, где для него было выкопано укрытие. После того он стал ночами приходить к нам, часто сидел с нами, шутил. Жаль, как его фамилия и имя я не знаю. 

Однажды днем к нам приехали на бидарке два партизана. Один из них был Шумилов, другого я не знаю. Они привезли пулемет, автоматы, много гранат и какие-то бумаги и карты. Все это они везли Гультяеву, но он был уже схвачен фашистами. Партизаны решили пробыть у нас день, а ночью уехать.

Николай в то время работал на конюшне. На фронт его не взяли, так как он был инвалид с детства: одна его нога меньше другой и не сгибалась.

Приехавшие попросили найти такую комнату, где не было детей. И Коля отвел их в дом к Шуре Смышляевой. Это ей не понравилось, и она побежала жаловаться к отцу в Ульяновку. Отец её тут же сообщил о прибывших румынам. 

Румыны вскоре прибыли и сразу оцепили кольцом нашу деревушку, подняли стрельбу. Партизаны стреляли в ответ. Хорошо, что Коля успел их предупредить о том, что они преданы и окружены.

Бой продолжался целые сутки. А в это время мы, все жители, с поднятыми руками вынуждены были выйти из домов. Нас румыны отвели на безопасное место и заставили всех лечь на землю.

Несколько раз румыны пытались ворваться в квартиру к партизанам. Но те отстреливались и ранили троих нападавших.

Тогда румыны взяли отца и стали толкать в двери к партизанам и требовать, чтобы он уговорил оборонявшихся сдаться. Партизаны кричали: «Дед, уходи!» и стреляли в сторону.

После суток стрельбы румыны подкатили пушку и уже из нее стреляли в дом, где находились партизаны. Потом мы увидели, что одного партизана ранили, а другой уже был мертв. Всех нас, женщин и детей, вместе с убитым партизаном повезли в с. Ярылгач (ныне с. Межводное), в комендатуру. Здесь допрашивали всех нас — меня, Славу, маму. Сидели мы в одной камере.

Когда нас в очередной раз вызвали на допрос, мы увидели брата Колю, лежавшего на животе на лавке. Спина его была вся черная, избитая дубинками и плетками. Мама часто видела брата, но он ничего не говорил, только стонал.

Отца тоже допрашивали. Избивали его сильно. Однако благодаря жителям этого села, а точнее, одному татарину, ему удалось бежать перед тем, как его хотели расстрелять, и спрятаться. Отец долгое время не мог ходить. А сидеть так, как сидят обычно люди на стульях, он не мог до конца своей жизни.

Нас, детей и маму, вскоре отпустили домой. Брата же Николая увезли в Евпаторию.

Когда наши войска освободили Крым, мама пешком пошла в Евпаторию. Пошла она туда, где сидел Николай. Но его там не нашла. По словам сторожа, оставалось три дня до освобождения города, приехал «Черный ворон», забрал Николая и увез. А когда машина вернулась, Николая в ней уже не было…

Я уже пенсионерка. И на склоне лет очень хочется поблагодарить жителей с. Ульяновки Коржовых, которые, несмотря на страх перед оккупантами, не бросили мою младшую сестру. Они ее смотрели, кормили и заботились о ней до возвращения родителей. Низкий вам поклон, дорогие!

Маме моей 93 года, а мне 61. Но мы до сих пор очень мало знаем о нашем сыне и брате, о его судьбе после издевательств оккупантов. Но мы знаем, что он был стойким и мужественным. Ничего не выдал и никого не предал, а муки переносил стойко.

Мы всю жизнь, прожитую без него, мучаемся мыслью о том, как жаль, что он погиб таким молодым, не увидев еще жизни. Но очень хочется, до боли в сердце, быть уверенными в том, что погиб сын и брат, защищая свои права, свою Родину, не зря. Ведь сведений о нем нет никаких. И нам очень хочется на склоне лет услышать и убедиться в правильности слов: «Никто не забыт, и ничто не забыто». Может быть, кому-то что-нибудь известно о судьбе Николая Ефимовича Дудинова? Откликнитесь!